Фердинанд отлично влился в ритм этого города, словно часами занимался с ним энергообменом по ки-системе, он чувствовал здесь жизнь и веками тканый покой, который просачивался сквозь стены разномастных домов и позволял ему не заглядывать в вечерние окна в поисках сердец. Феру это было не нужно, сердце города билось под ногами, расшибало на брызги воду из фонтана, прохладной испариной покрывающую открытые участки кожи мимо проходящих. Город жил и шел по часам, сменяя одежку из солнечных зайчиков на золото старых фонарей. Шел и Фер, тоже меняясь в зависимости от времени суток. Наверное, это был единственный город, где Иверс не чувствовал себя до зубного скрежета одиноким. Не одинокий одиночка с бешеным запасом жизненной силы и энергии, которая била через край, позволяя молодому нелегалу держать на плаву и периодически держать еще кого-то менее проблемоустойчивого.  На радость Фера такие эксцессы случались все реже, оставляя больше времени на себя и не подвергая риску вторые девяносто, которые и так страдали каждый раз, как только Ферджи съезжал по мокрой черепице, превышая скорость езды по городу.

Вот и сейчас на его пути не было преград, лишь препятствия в виде детей, гоняющих мяч у него под ногами, туристов и прочих активных жителей и гостей столицы. Эта улица прекрасно его знала, хотя Фер всеми силами старался уходить и возвращаться незамеченным, зоркие кумушки все равно ухитрялись сплетничать о красивом парне на каждом углу, а соседские ребятишки натурально висли на шее. Так вскоре он приобрел себе репутацию местной достопримечательности и вызывал теперь больше улыбок, чем колких взглядов себе в спину. Юноша не мог для себя решить, нравится ли ему такое положение дел или нет, но искать другую однушку и снова проходить круги знакомства, читай ада, он не хотел.
- Фер, дай скрипку!
- Фер, ты куда?
- Фер, ты сегодня рано.
И еще тысячу раз «Фер, Фер, Фер».

Небольшой кафе-ресторан теснился между галантереей и магазинчиком, торгующим самодельным мылом, пахнущим на всю улицу всякими вкусными, но совершенно несъедобными вещами: в килограммовых кусках разной формы, выставленных на красиво оформленной витрине, виднелись кусочки фруктов, запечатанных в мыльной основе. Фердинанд втянул носом мыльные вкусности и вошел в ресторан, звякнув дверным колокольчиком.

Фер выругался сквозь зубы и недобро поглядел на мужчину, чуть не сбившего его с ног. Ладно с ног - скрипку чуть не задевшего! Впрочем, клиент всегда прав, а этот - Фердинанд еще раз прищурился на влетевшего - к данной категории и относится.  В сожалениях до смешного мало толку, вот и юноша тут же предпочел забыть о инциденте. Он подошел к бармену и пожал ему руку.
Дави, чернявый до смешного итальянец, залыбился на него, охотно тряся узкую, но сильную ладонь.
- Ты сегодня, как часы, Фер, - он постучал ногтем по экранчику сотового телефона и поднес очередной бокал на свет, проверяя на наличие несуществующих пятнышек.
- Я всегда, как часы, - заметил скрипач, перегибаясь через высокую стойку и умыкая со стола недопитый Давидом кофе.
- Эй, тебе всегда чужое вкуснее, чем свое? - хохотнул итальянец, уже не удивляясь подобным жестам молодого человека. Ферджи уже не первый месяц здесь играл, и это была не первая чашечка кофе, которую он увел у добродушного бармена.
Молодой человек лишь развел рукой, прихлебывая крепкий напиток в процессе с видом самым безобидным. И что с него возьмешь? Проще привыкнуть, чем переделать.
Покончив утренний кофейный ритуал, Ферджи направился в сторону маленькой сцены, где наскоро достал свою скрипку и уже через несколько минут принялся играть что-то ненавязчивое, возможно, даже импровизировать. Было видно, что он профессионал своего дела, что музыка не мешает ему думать и наблюдать. И, что самое интересное, он за последний годы научился не уходить с головой в мир звуков, в любой момент готовый сорваться и броситься к черному ходу.
Играть ему полагалось, конечно, вечером, но именно днем о зазывал вечерних посетителей, суля им великолепную развлекательную программу. Выполнив свой музыкальный долг и кивнув редким гостям, наградившим его аплодисментами, юноша снова подошел к барной стойке, где получил - как дань - кусок пиццы.

- Дядя... - Фера всегда кто-то отрывал от нужных и важных дел в самый неподходящий момент. Такой, как прием пищи, например. Стоило Иверсу откусить кусок от треугольничка пиццы, как на горизонте замаячил чей-то ребенок, протягивающий ему купюру немалого достоинства. - Мама просит Вас сыграть ей что-то русское...эта...это... - мальчишка напряг веснушки на курносом носу и смущенно обернулся на пожилую женщину. Та что-то проговорила своему чаду одними губами. - Мой ласковы и нежный звееееерь! - выдал, наконец, мальчик и ускакал к столику, всунув в руку юноши мятую бумажку евро.
Фер поднял указательный палец, словно прося минутку, наскоро дожевал свой скудный завтрак, скомкал салфетку и докинул ее до мусорной корзины, как баскетбольный мяч - точно в цель. Играть для своих любимых клиентов было для него делом привычным и безусловно прибыльным. Эта немолодая эмигрантка часто захаживала к Дави в кафе не только ради прекрасной стряпни местного повара, но и для того, чтобы послушать русские мотивы, так трогательно наигрываемые немцем на итальянской скрипке.
Фердинанд сейчас и выглядел и чуял иначе: нежно прильнул щекой к своему инструменту, тяжко коснулся смычком струн, настраиваясь на игру осенне-напряженного вальса, двигаясь по направлению к столику клиентки, и всем своим видом показывая, что это - только для нее. Что лишь ей посвящается его игра и эта морщинка скорби между бровей. И - надо же - он не лукавил. Сейчас для Фера жажда кружиться в пожелтевшей листве вместе с этой дамой было столь же велико, сколь сильно желала и она быть приглашенной танцевать и скинуть десяток лет с узких, зябких плеч, прикрытых тонкой тканью летнего платья. Море вкуса...Как бы сказал Ферджи. Море вкуса и чувства стиля.
- Я с тобой пусть мы врозь...
Пусть те дни ветер унес,
Как листву желтых берез.
я наяву прошлым живу, ты мой единственный нежный!
Фер отлично знал слова песни, в том числе и на русском языке, и они сжимали ему грудь и сердце, словно он сам был родом из далекой холодной России. И теперь...да. Он пел только для нее одной, словно она была единственной и нежной.

Ты со мной лишь во сне...
Мы вдвоем наедине,
Я зову, ты нужен мне...
Вновь наяву прошлым живу
Ты мой единственный нежный!
Скрипка почти обрывает струны, плача под смычком, Фердинанд почти задыхается из-за резко образовавшейся страшной пустоты внутри, но тут нечто тяжелое, сильное, огромное врывается в эту пустоту, ударяясь внутри его о грудь, словно внутри Фера все это время гулял осенний ветер... Но губы негромко шепчут-поют.
Ты и я - нас разделить нельзя.
Без тебя нет для меня ни дня.
Пусть любовь так далека и близка...

Пепельная челка прикрывает серые, стальные глаза, устремленные...на незнакомца за соседним столиком. Пульс ускоряется, током жжет голубые вены, Фер удивлен, растерян, поражен..Но губы шепчут-поют.

Мы с тобой в блеске свеч...

Ты мой единственный нежный...

"Я...падаю?" - успевает удивиться юноша...

Отредактировано Ферджи Иверс (2010-10-19 23:24:05)

Фердинанд самортизировал на чью-то грудную клетку, кто-то не позволил ему свалиться на пол, пусть и не раз мытый, но все равно не слишком пригодный для столкновения с ним в такой неловкой манере. Юношу попытались привести в чувства сразу двое: знакомый и незнакомец. Фер поистине мог бы гордиться таким проявление заботы к своей скромной персоне, если бы вообще что-то соображал в этот момент. Уже придя в себя он не мог сказать с точностью, когда он отключился: до того, как начал петь или по окончании песни.
Первый, кто попался ему на глаза, еще подернутые обморочной дымкой, был тот самый мужчина, что натолкнулся на него на входе. От одних только прикосновений Фера било током и у него пересыхало горло, поэтому как обрадовался он стакану воды, пытаясь затушить внезапный сушняк на фоне многодневного воздержания от алкоголя, который он в принципе плохо переносил.
- А..скрипка моя, скрипка...! - да...не зря мама Фера шутила, что тому стоило быть клоуном. Обеспокоенные лица посетителей и персонала моментально просияли неожиданно очнувшейся "принцессе", и по залу прокатились неровные волны смеха.
- Напугал ты нас, Фер! Чертяка эдакий! - Дави хлопал его по плечу, пританцовывая: было видно, переволновался парень за приятеля, струхнул не на шутку.  - Я уж думал, некому будет у меня куски таскать.
- Да я вообще, можно сказать, за еду работаю! А ты меня куском попрекаешь! - и вот тогда можно было вздохнуть спокойно. В этом был весь Ферджи Иверс, не упускающий поторговаться за лишний цент. Но, жизнь обязывает, что поделаешь.
Конечно, болтая с другом, Фер не мог не заметить буравящего его взглядом мужчину, благодаря которому он и не свел близкого знакомства с кафельным полом. Как бы то ни было, мама учила Фера быть хорошим мальчиком и говорить "спасибо".
- Это Вам я обязан, верно? - но было видно, что какая-то часть Фердинанда явно сомневается, будто что-то подсказывает ему, что стало причиной его "полета шмеля."

Отредактировано Ферджи Иверс (2010-10-20 21:37:50)

Спаситель излучал такое "благодушие", что на Фера вьюгой повеяло от подобного "дружеского" обращения. Никогда не понимал юноша таких людей: сначала сделают доброе дело, а потом - морду кирпичом, словно дурные подростки, стесняющиеся того, что сшили мамам подушечку для иголок на День матери.
"Это он хочет сказать, что моя скрипка в сотни раз дороже моей жизни или это намек на вознаграждение?" - Фердинанд изучающе поглядел на мужчину, но здраво рассудил, что если тому что и надо, то он может сам об этом сказать, не маленький, чай.
Тем временем Иверс успел привести себя в порядок, застегнуть рубашку и затянуть болтающийся галстук: так активно его спасали, что чуть не сорвали пуговицы, словно и правда боялись, что издохнет на излете. Вот про таких людей интересней всего собирать информацию, подумал нелегал, бережно пакуя инструмент. Скрипка действительно представляла для него огромную ценность! Ведь она - банально - было очень дорогой, а во-вторых все остальные вещи можно купить, а вот раздобыть инструмент, который будет служить тебе годами - задача не из легких. А старая скрипка не раз спасала юношу от голода, когда он по тем или иным причинам не мог таскать мешки со стрихнином в порту. Жутко было Ферджи представить, что с его драгоценностью может что-то случиться.
- Я благодарен Вам за скрипку, я бы по ней очень горевал, - спокойно сказал юноша, извлекая из кармана сигареты и зажигалку. - Я покурю? Не волнуйтесь, я в сторонку, - он привычным жестом затеплил сигарету, тут же распространившую тонкий аромат яблока и корицы. Дым моментально осел на красиво очерченных губах и легких, а большой палец коснулся упрямого подбородка.
- Меня зовут Фердинанд. Фердинанд Иверс, если Вам вдруг интересно, и я не часто вот так вырубаюсь посреди столов и стульев, - он усмехнулся, холодными, проницательными глазами глазами следя за собеседником или сомолчанником, что вернее.
- Дави, спасибо, друг, я вечером еще отработаю, не боись, - он похлопал своего приятеля по руке, видимо, халяву скрипач тоже любил в меру.
- Ладно, как скажешь, - тот кивнул и составил сливочный кофе в большой высокой чашке на столик. Давид прекрасно знал вкусы своих клиентов.
В какой-то момент Феру захотелось воскликнуть "ничего, что я здесь сижу, дышу?", когда мужчина напротив по подсчетам молчал уже больше положенной театральной паузы.

Дальнейшие события разворачивались, как в штампованном фильме-стрелялке. Словно в замедленной съемке Фер видит, как к барной стойке подходят двое в черном, как побледневший Дави мотает головой, а потом резко кивает на сидящего вместе с Париком юношу, но Ферджи уже не нужны лишние приглашения. Он резко пихает футляр со скрипкой в грудь Фалькону, не прося - требуя.
- Пожалуйста, возьмите, я Вас сам найду, вечером, здесь же, берите, черт! Если не приду, распоряжайтесь с ней, как хотите, - нелегал тушит еще тлеющий окурок о донышко пепельницы и вроде бы тянется за новой сигаретой, как рывком дергает Патрика на себя и, переворачивая стол, прижимает его спиной к себе, приставив к виску дуло пистолета.
- Тиш-тише...Все в порядке, не палю. Не палю же? - он не сводил глаз с двух мужчин с постными вытянувшимися лицами, им, конечно, наплевать, где просаживать обоймы, эти товарищи без принципов, но коли в данным момент они закон, то Фер - вне закона, а значит, ему позволено больше, чем просто бежать, сверкая пятками.
- Дави! - Иверс мотнул головой в сторону черного хода, и его товарищ, выйдя из благоговейного ступора, кинулся отпирать дверь.
Фердинанд протаскивает художника, прикрываясь им, как щитом, до пожарного выхода, сбивая спиной стулья и столы, чтобы не обходить мебель зигзагами, и уже стоя в коробке двери, с силой толкает его к людям.
- Смотрите не споткнитесь, синьор, - хрипловато выдыхает он и уже несется по залитой солнцем улице, на ходу надевая перчатки и убирая ствол за пояс брюк. Какое-то время он ему не понадобится, а перескакивать через хлипкий забор куда как проще, не имея в руках что-то огнестрельное.
Юноша скользит на очередном повороте, чуть не падая и пружиня на руках об асфальт, чтобы влететь в какую-то открытую дверь в жилом квартале, зажав рот поцелуем вздумавшей вопить женщине, которая уже через минуту сама выпроваживает его в окно, позволяя затаиться на чердачной крыше, опаленной огненным светилом. Погоня при свете дня. Этим придуркам по барабану, видимо, северному боссу действительно есть что скрывать, а ему, Феру, надерут задницу "южные", думая, что он ищейка Севера. Обидно, ведь Ферджи вообще работает на третью сторону. Фер вжался в черепицу, следя, как "северные" шебуршат по улице дорогой и безвкусной обувью.
- Лошки позорные! - фыркает нелегал, щурясь от яркого света, бликами гуляющего на его светлой коже, словно кислородный коктейль. Юноша переворачивается на спину и плавно сползает, притормаживая руками в кожаных перчатках о горячую крышу старого дома, помнящего не одно поколение семей, ютившихся под ней не один десяток лет. Чего только не натерпелась, бедняга, за это время.
- Добрый день, милая донна! - ослепительно улыбается некто в черных очках, приподнимая небольшую фирменную шляпу некий молодой человек, попутно срывая с ее полей этикетку.
- Да, Фер, ты любимчик судьбы...- улыбается пепельный блондин в блестящих черных очках.

Отредактировано Ферджи Иверс (2010-10-23 18:55:36)

Фер придерживался принципа: появляйся там, где тебя менее всего ждут. Никто из южных и предположить не мог, что у нелегала хватит наглости явиться в то же кафе, откуда они его так с понтом выставили. Именно поэтому Фердинанд и назначил встречу "на том же месте в тот же час".
- Салют, - рядом с художником скользнул на скамейку все тот же молодой человек, на пиджаке которого тут и там виднелись вытертости, что говорило о том, что погоня была под стать погоде - жаркое. - Спасибо, что сберегли...- он тут же поставил футляр скрипки на колени, попутно проверяя ее вес, и обнял, прижав к груди. - Ты ж моя дорогая, никто тебя не обидел, зазноба моя? - посюсюкав с инструментом, Фер перевел взгляд на Патрика, улыбаясь как ни в чем не бывало, словно был на курорте в Санта-Тропе!
- Вы уж простите, что я Вас тогда так...- он изобразил руками некое переваривание, обозначавшее, видимо, их перемещение по кафе пару часов назад, более чем комичное, как виделось Феру. Хотя, почему б не построить из себя героя, если все удалось. Плакать будем над осколками в груди, а когда они на полу, а ты цел и невредим, тебя любят все женщины в этом городе, то стоит ли думать о таких мелочах, как риск? Теперь же он сидел рядом со случайным знакомым и курил, выдыхая тоненькие ароматные струйки БиПи с маревное, летнее небо с редкими перьями облаков, словно с кто-то просто отер кисть с остатками белой краски по голубому полотну.
Любопытный человек был этот Фер, кажется, со всеми на ты, со всеми смеется, всегда готов сорваться с места или прыгнуть с парашютом, даже не проверив крепления. Такие быстро сгорают, говорят ученые, потому что биологические часы этих людей иду быстрее наших, обычных, по которым мы сверяем время каждый день. Такие, как Фер, быстро живут, быстро взрослеют и быстро умирают. В промежутках между этими "быстро" успевая полюбить, закурить и забыть.

Отредактировано Ферджи Иверс (2010-10-25 19:57:07)

То ли Патрик увлекся рисованием то ли просто пропустил момент, но факт оставался фактом – то, как подошел скрипач, Фалькон не заметил. Тот возник словно из воздуха и плюхнулся рядом. И повел себя как ни в чем не бывало – словно они были давними приятелями и расстались буквально на пару минут. То есть – забрал скрипку и принялся нянчиться с ней, словно с любимой зверушкой или (на что похоже было более) с любимой, но капризной девушкой. Фалькону досталось только равнодушное «спасибо». Разумеется, ни на что большее Художник и не рассчитывал, но его взбесило общее поведение «батарейки».  Первым порывом Патрика было съездить  этому молодому хлыщу кулаком в челюсть. Так, чтобы посыпались зубы на асфальт, и драгоценный для парня инструмент окрасился кровью.  Но Патрик и сам прекрасно понимал, что физической силы против этого Иверса у него мало. Даже с условием, что у самого Художника сейчас было довольно много энергии.
Чччерт! А ведь с этим типом придется как-то срабатываться. – Мелькнула в голове раздраженная мысль. Патрик медленно перевел дыхание, стараясь успокоить взбудораженное раздражением сознание. Еще в бытность  обучения однокашники и преподаватели называли Фалькона «динамитной шашкой» - он очень быстро «взрывался» вспышками гнева, но и отходил тоже очень скоро. Разумеется, если повод для того, чтобы сердиться, был небольшой или если отомстить лучше было с холодной головой. Видимо, данный случай был из таких. Все, что передумал и ощутил Патрик за очень короткое время – от одной фразы Скрипача до другой – ни на йоту не отобразилось на го лице, оставаясь тайной для всех, кроме самого Фалькона.
На вопрос Иверса Художник лишь пожал плечами. Не говорить же, что до сих пор ноет кость предплечья, за которое музыкант ухватился, вытаскивая Гения из кафе. Еще не хватало жаловаться.
- Безмерно рад, что  смог вернуть Вам инструмент в целости и сохранности. А так же, что в такой же целости и сохранности остались и Вы сами. – Голос Гения так и сочился ехидством.
Патрик и сам не понимал – почему у него складывается такое отношение к этому человеку. С одной стороны – скрипач был нужен ему как источник энергии, следовательно – с ним надо устанавливать если и не дружеские то, по крайней мере, приятельские отношения и стараться беречь от неприятностей. А то не дай боги вляпается во что-нибудь, ищи потом новую батарейку…. А поиски могут затянуться, а заказ на работу уже получен. Но с другой стороны нахальство и развязность Иверса коробили Патрика. И… одновременно импонировали.  Художник раздраженно поморщился, понимая, что так просто со своими ощущениями не разобраться.
Неподалеку появилась какая-то нервная истеричная дамочка, воевавшая, кажется, со всем миром начиная от случайного прохожего, задевшего ее, и заканчивая собственным телефоном. Патрик и сам был не из спокойных людей, но свое раздражение предпочитал либо выливать на источник этого самого раздражения, либо скрывать глубоко в себе. Последнее, надо сказать, помогало в работе. Впрочем, дамочка не стала останавливаться и прошла в злосчастное кафе. Патрик мельком с мысленной усмешкой подумал, что итальянцу – хозяину заведения – сегодня явно не повезло с клиентами. Впрочем, самому Фалькону не было никакого дела до проблем других, если они не затрагивали самого Патрика. Его же проблема сидела сейчас рядом и курила. Патрик поднялся со скамьи.
- Надеюсь, господин Иверс не откажется принять приглашение побеседовать в более спокойной и тихой обстановке? -  Что ни говори, иногда лучше сразу «брать быка за рога» и «разрубать гордиевы узлы», пока не станет поздно.  Патрик разом и твердо решил поближе узнать этого экстраординарного синьора и открыто поговорить с ним. Однако на улице не было никакой возможности сосредоточиться на важном разговоре. Поэтому Фалькон решил вернуться в отель. То, что его фразу могут счесть за приглашение иного рода, у Художника и мысли не возникло. Фалькон всегда четко разграничивал дела рабочие и романтические.

Она прекрасно знала о вреде курения, но ничего поделать не могла: нет, конечно, как врач она должна была тут же бросить сигарету и вместо неё начать жевать морковку, пить травяной чай вместо кофе и, вообще, вести правильный образ жизни... но Роре было всё равно, что о ней думают её пациенты при первой встрече. Гораздо интереснее для неё было их мнение после лечения.
Кофе уже дымилось на столике, а сок, казалось, сейчас закипит от такой жары. Но девушка тем временем уже успокоилась и сидела смирно, как всегда с идеальной осанкой. Мешала ложечкой кофе и смотрела по сторонам.
Но сок не закипел. Не испарилось и кофе. Просто загорелись салфетки. Аврора, насмотревшаяся много чудес в этой жизни, во многих из которых были виноваты сами люди, приподняла бровь и ухмыльнулась. Это скорее смешило её, нежели пугало. Она вылила полстакана сока на одну салфетку, а потом ей пришлось вылить всё и на другие салфетки.
-Весело тут у вас,- рассмеялась Готье и встала из-за стола, когда тлеть начала скатерть. Ава оглянулась, но в кафе было только одна девушка, которая судорожно вцепилась в стул. Аврора взяла сумку, кинула на стул деньги за кофе и сок, свистнула официанту, чтобы он это забрал, и подошла к девушке. -Дамочка, Вам плохо? -ехидно спросила она и опять полезла за сигаретой.